Право голоса
Право голоса
С ведущим программы Романом БАБАЯНОМ мы встретились сразу после съемок очередного выпуска.
— Я внимательно наблюдал за вами в студии: вы настолько «в теме», что можете сами выступать экспертом...
— Чтобы выйти на площадку, я работаю по ночам. К каждой программе, даже если тема мне хорошо знакома, нужно готовиться. На площадку можно выходить только тогда, когда ты знаешь о предмете дискуссии все. Иначе будет «тухляк». Если ты не готовился к программе, это будет видно на второй секунде.
— На мой взгляд, вы один из немногих ведущих, кто умеет слушать других, кому интересно, что говорят участники программы, а не только он сам. А что для вас представляет наибольшую сложность?
— Самое сложное в моей работе — направлять разговор в нужное русло. В программе участвуют не прохожие с улицы, а эксперты, которые профессионально занимаются той или иной проблемой. Они говорят очень интересные вещи, а ты ограничен хронометражем и должен в какой-то момент их остановить. Как это сделать?
— Некоторые ведущие просто приземляют не в меру разговорчивых собеседников: мол, Иван Иваныч, у вас 20 секунд...
— Неконструктивный подход. Человек, которому говорят «20 секунд», тут же впадает в ступор, теряет мысль, на этом все заканчивается. Нужно попытаться сделать так, чтобы он самостоятельно вышел на какую-то точку, — это самое сложное. А ситуации в студии бывают очень накаленными. Еще немного — и участники в рукопашную могут пойти. Надо уметь их останавливать. Мне помогает то, что я хорошо изучил наше экспертное сообщество. Знаю их симпатии-антипатии, пристрастия в политике и так далее.
— У вас есть любимые темы?
— У каждого журналиста, я считаю, должна быть какая-то специализация, круг тем, где он дока. У нас с Олей Кокорекиной (Роман и Ольга ведут программу «посменно» — авт.) — разделение труда: у нее «социалка»: образование, медицина, кино, культура, у меня все остальное: политика, экономика, международная жизнь, все, что связано с силовыми структурами, проблемы национальных отношений. Я ведь объездил большую часть мира, много лет работал «в поле»: был корреспондентом, спецкором, комментатором, политобозревателем, десять лет отработал в «Вестях», потом перешел в программу «Время». Позже стал заниматься студийной работой.
— Вы работали не просто «в поле» — в горячих точках, освещали межнациональные конфликты...
— Не люблю термин «горячие точки». Я всегда занимался кризисной журналистикой — мне это интересно. Сначала была гражданская война в Таджикистане, потом Чечня, после Чечни я работал в Афганистане.
Потом, в 1999-м, в Югославии. Когда НАТО объявило о начале военных действий, югославы закрыли границы, перестали выдавать визы, и мы с оператором Борей Агаповым оказались единственной съемочной группой, которая работала в Белграде. По большому счету, обо всем, что происходило тогда в югославской столице, страна узнавала только из наших репортажей.
Потом были неоднократные поездки в Косово, в 2000 году — Македония, в 2003-м — Ирак. Первый ракетно-бомбовый удар по Ираку застал нас в Багдаде, и в результате из Ирака я уехал уже после того, как американцы разбили иракскую армию и вошли в Багдад. Помню, в последний день, уже покидая гостиницу «Палестина», в которой жили все журналисты, работавшие в Ираке, в лифте я встретил Тараса Процюка, оператора из киевского бюро Reuter. Мы с ним договорились встретиться на какой-нибудь очередной войне. Через два часа после того, как я уехал, американский танк выстрелил по отелю, и Тарас погиб. Когда мы ехали в сторону сирийской границы, в небе периодически появлялись американские или британские самолеты, которые наносили удары по всему, что двигалось.
Меня часто спрашивают: страшно работать на войне? Конечно, страшно! Надо быть отморозком, чтобы было не страшно под крылатыми ракетами или под бомбами.
— Орденом «За личное мужество» вы были награждены за работу на войне?
— Не поверите — за работу в Москве. Во время октябрьского путча 1993 года я работал в Белом доме. Меня там арестовали и 45 минут держали у стенки под дулом автомата — хотели расстрелять. Я пытался объяснить, что я журналист, показывал удостоверение. В конце концов мне повезло: по распоряжению пресс-секретаря Хасбулатова меня вывели из Белого дома, приказав больше туда не пускать. Вывели через один подъезд, а через другой я снова зашел и отработал там несколько суток. Ушел за полчаса до того, как танки открыли огонь по Белому дому. Через несколько дней узнал, что представлен к воинской награде.
— Среди ваших наград есть и медаль НАТО за участие в миротворческой операции в Косово...
— Я был категорическим противником этой так называемой миротворческой операции. Для чего мы участвовали в ней? Чтобы защитить сербское население от истребления со стороны албанских боевиков. Вся территория Косово была поделена на секторы — американский, немецкий, британский, французский, итальянский, голландский. В каждом находилось по батальону наших десантников, но в итоге мы ничего не могли делать без разрешения американского, английского или немецкого командования.
Я об этом откровенно рассказал Владимиру Владимировичу Путину. Он летел в Любляну на встречу-знакомство с Джорджем Бушем, но вначале прибыл в Белград с официальным визитом, а я приехал в Белград из очередной командировки в Косово. На следующий день должен был вылететь из Белграда в Москву, но мне позвонили из редакции и попросили задержаться: как выяснилось, со мной хотел встретиться президент. На встрече я подробно рассказал Владимиру Владимировичу о ситуации в Косово, рассказал о том, что там происходит с сербским населением, как боевики армии освобождения Косово взрывают сербские храмы, и никто их при этом не останавливает. Президент делал пометки в блокноте, рядом с ним сидел министр иностранных дел Игорь Иванов. И на следующий день, изменив график поездки, Владимир Путин неожиданно вылетел в Приштину. Он встретился с командованием нашего миротворческого контингента, с солдатами и офицерами, с командованием сил KFOR, с ооновской администрацией. После этого в кратчайшие сроки было принято решение о выводе оттуда наших десантников.
— Сейчас у молодых ребят одна из главных задач — «откос» от армии...
— Не понимаю этого. Начну с того, что я служил в Советской Армии — на территории Украины, и в Южной группе войск в Венгрии, а дослуживал в Белоруссии, под Мозырем. Без всякого пафоса говорю: армия делает из мальчика мужчину. У меня три сына, и меня часто спрашивали, буду ли я «отмазывать» сына, когда ему исполнится 18 лет? Я говорил: нет. И сыну я говорил: поступишь в институт — учись, не поступишь — пойдешь в войска. Я отслужил два года и нисколько не жалею об этом.
Игорь ЛОГВИНОВ